Здесь умирают все

В апреле в Русском драматическом театре состоялась премьера пьесы Ивана Вырыпаева «Иллюзии», которую сам автор иронично назвал мелодрамой об истинных ценностях. Написанная для европейского театра, она имеет особенную манеру повествования и звучит, «как обратный перевод с какого-то иностранного языка». Если коротко сказать о постановке, это — активно практикуемый на сегодняшний день экспериментальный театр, современная драматургия и молодая режиссура. Молодым режиссером стал Семен Александровский, ученик Льва Додина, окончивший режиссерский факультет Санкт-Петербургской театральной академии, а художником — Наталия Наумова, выпускница московской школы ВГИК.

Четыре актера, женщины — за мужчин, мужчины — от лица женщин, рассказывают истории двух супружеских пар, всю жизнь друживших семьями: Сандры и Дэнни, Альберта и Маргарет.

Все начинается с эпизода, в котором 82-летний старик Дэнни перед смертью клянется жене в своей безграничной любви и благодарит ее за счастливо прожитые в браке пятьдесят два года и за то, что она воспитала в нем чувство, наполнившее смыслом всю его жизнь. В его пылкой, сентиментальной, но звучащей, как заученный стих, речи сразу чувствуется подвох: она больше походит на заранее подготовленную объяснительную, на попытку оправдаться. Далее повествование развивается по принципу снежного кома, продолжая череду роковых признаний, исполненных в таком же абсурдном высоком стиле. Умирающая Сандра признается в любви к другу семьи Альберту. Альберт под наитием воспоминаний юности, осознает, что тоже всегда был влюблен в Сандру, рассказывает об этом своей жене Маргарет, убеждая ее, что и «она любила его не по-настоящему, и полвека их совместной жизни были ошибкой». Оскорбленная Маргарет, «а она была женщина с хорошим чувством юмора», заявляет, что всю жизнь была любовницей его друга, того самого, что умер в самом начале и, получается, врал жене на смертном одре.

Герои, наевшись откровениями друг друга, теряют ощущение реальности происходящего и отчаиваются найти истину «в этом изменчивом и непостоянном мире». Все, что еще вчера было для них фундаментальным и логически обоснованным, оказалось зыбким и иллюзорным. «Ведь должно же быть хоть какое-то постоянство в этом изменчивом космосе?» — эта фраза бессчетное число раз повторяется в предсмертной записке повесившейся Маргарет, «умной женщины с хорошим чувством юмора». Альберт умирает 10 лет спустя, прокручивая в голове эту же мысль, которая стала квинтэссенцией ложности ориентиров, которым следовали герои повествования.

Стоя под лучом прожектора, сменяя друг друга, нарочито сухо, порой назидательно и чеканно, актеры рисуют словесную схему этих запутанных отношений. Их монологи откровенно сложны для восприятия — много текста, а язык, на котором излагается история, напоминает язык духовных стихов. Кто-то честно пытался понять причинно-следственные связи и сложные отношения героев, а кто-то с пренебрежением отнес этот спектакль к разряду лабораторных читок: «это не театр, нам всего лишь прочитали в целом неплохой литературный материал, не придав ему какую-либо удобоваримую художественную форму». И «что это за такое визуальное сопровождение, слепленное из набора ретро-фотографий, чередующихся банальными открытками?»...

И, казалось бы, весь этот текст мог прочитать один актер, в режиме эскизных показов, которые сейчас практикуются в театре, не привлекая для того режиссеров, художников и не подавая под видом полноценного спектакля. Но невольно возникает мысль о том, что здесь не все так однозначно — и нет, это не попытка найти что-то оригинальное, или «прикрыть безнадежность» постановки. В первую очередь, главное достоинство этой «новодрамовской» пьесы  — то, что автор не пытается использовать язык улиц, здесь нет пошлости и примитивности, как это часто бывает в данном жанре. А за, казалось бы, забавной историей, рассказывающей о пожилых людях, терзаемых воспоминаниями о несбывшемся и сожалениями о чем-то несовершенном, кроется некая идея. Быть может, автор нарочито отказывается от метафоричности и выбирает форму исповеди, а режиссер, в свою очередь, ставит спектакль, следуя этой идее. Стиль изложения и сам процесс «рассказывания» определяют концепцию постановки: она исполнена в аскетичной манере — все происходит в практически пустом камерном пространстве, где отсутствуют какие-либо декорации. «Со стороны может показаться, что мы делаем очень простые элементарные вещи, но они несут под собой очень продуманную базу. У нас две семейные пары, два альбома фотографий, который превращается в один. Человеческая жизнь представлена набором картинок: свадьба, дети, друзья, дни рождения, старость».

«Мелодраму об истинных ценностях», как назвал пьесу сам автор, хочется видеть примерно в таком виде, в каком ее преподнес Семен Алексадровский — это  ироничный рассказ, где отпадает необходимость разыгрывать драматическую историю и придавать образность. Однако здесь отчетливо просматривается мысль: эта, казалось бы, забавная история вскрывает безнадежность попыток придать форму тому, что по природе своей эфемерно и нелогично — человеческим чувствам, эмоциям, Любви. Любая попытка упорядочить и разобрать их на составные заканчивается одним — самообманом, а ложь, как известно — смерть. Смерть не столько физическая, сколько духовная. Здесь же умирают все.