Все самое истинное — просто

В последнее время в наших театрах происходит много нового и интересного. Русский драматический театр во главе с художественным руководителем Евгением Ланцовым реализовывает довольно массивную программу, которая встряхнула труппу и позволила войти в него новому зрителю — обновляется репертуар, расширяется аудитория. Пробует и экспериментирует и Хакасский национальный театр драмы, где творческим процессом руководит режиссер Баатр Колаев, приглашенный в 2012 году из Петербурга. 23 марта здесь выйдет «Чайка», современное прочтение одной из самых известных пьес Чехова.

Вот и в театре кукол «Сказка», который никогда не забывал о своих маленьких зрителях и их родителях, ожидается премьера детского спектакля «Кот и Лиса». На этот раз вниманию публики предлагается постановка Данила Чернова, актера театра, который сейчас пробует себя в роли режиссера. Первая серьезная работа творческого человека — это всегда очень важно. Каким получился спектакль, зрители смогут увидеть, если придут 23 марта на премьеру. А нам было интересно немного приоткрыть завесу в «творческую кухню» самого создателя, прикоснуться к некоторым, может быть, проблемным, но всегда волнующим вопросам, поговорив с ним о его взглядах на искусство, на жизнь, про детей и взрослых...

— Спектакль для детей. «Кот и Лиса»: «по мотивам русской народной сказки», — говорит аннотация. Это твой дебют. С 2007 года в «Сказке» ставит Сергей Иванников. О чем ты, в свою очередь, будешь говорить в своей постановке? Опять же, возвращаясь к вечному вопросу традиций и новаторства, — будет ли это чем-то, в корне отличающимся от того, к чему мы уже привыкли?

—  Я не хочу сделать «новое». Этим пусть занимаются мшелые карьеристы. Я хочу просто сделать по-нят-но. В эдаком «очень простом материале» есть самое великое искушение впасть в самую великую ересь «детского театра». В разжевывание. В иллюстрацию. Дети куда умнее взрослых, куда мудрее. Их нельзя обмануть «новшествами». Это, в своем роде, идеальный зритель. Он не прощает того, что зритель умудренный, зрелый, начитанный, простит именно в силу приобретенной толстокожести, ошибочно называемой «жизненным опытом». Главное осознать, что «интересность», «актуальность» для ребенка определяют не дети. Это определяют родители. В любом спектакле есть схема, которую нужно соблюсти: в детском спектакле, во взрослом спектакле, — в любом окупаемом культурном явлении. Необходимо соблюсти всего пару пунктов. Если ты их соблюдаешь — ты коммерчески активен. Есть набор определенных клише, которые работают так, как работает собака Павлова: влили — переварилось. Ярко? Ярко. Громко? Громко. Весело? Весело.

Поэтому мы работаем не для детей. Мы работаем для мам, детей вообще никто ни о чем не спрашивает. Кто-нибудь когда-нибудь спрашивал ребенка? Чаще получается так: «Господи, я же знаю, что для моего ребенка лучше!». Дети не могут ничего выбирать, потому что им не дают выбирать, если бы могли, тогда было бы интересно.

— По-твоему, выбора для ребенка не остается вовсе. А как же такие схемы, как интерактив? Когда дети вместе с актерами модулируют ситуацию, сами выстраивают сюжетную линию спектакля?

— Это то, что, например, сейчас делают в Москве... Я против интерактива. Почему? Интерактив — дело очень интимное, очень растяжимое и очень болезненное. Потому что артистов для этого нужно тренировать. А те интерактивные спектакли, которые есть сейчас — это просто ролевая модель, которые все хотят видеть: «Потрясающе, здорово! Вот тебе конфетка!». Это дрессура, это не общение. А дрессированные дети не только в театре, театр — последняя инстанция, где это можно увидеть. Дрессированные люди делают дрессированных детей, которые в итоге станут дрессированными людьми, так называемыми гражданами.

— Получается, это совершенно утопическая идея — сделать спектакль таким образом, чтобы дать право ребенку самостоятельно решать исход разыгрываемой перед ним истории или дать возможность самому что-то создать во время представления. Родитель, своим присутствием, подсказками и замечаниями, формирует мнение ребенка.

— «Вы все-таки приманите их сахарком или, может быть, чем-то горьким?..» Проблема в том, что мы воспринимаем ребенка, как себя, это наша проекция. «Для чего я ращу ребенка? Он похож на меня, у него мой характер». И это ужасно, об этом нужно слагать байки. Нет никаких взрослых, нет детей, есть, в первую очередь, разум, критичный и самокритичный, который может оценивать. Есть набор штампов, фильтров мышления, которые все обрубают и выдают какой-то дешевый продукт. Мы и есть — продукты этого воспитания. Все, что мы можем сделать — это перенести эту матрицу еще раз на другое поколение. Дети — открыты для познания, но что мы делаем? Из огромного листа бумаги вырезаем маленький квадратик. Сколько бы они могли познать, если бы родители их в этом не ограничивали, если бы общество этих родителей не ограничивало. Наша литература говорит: «Если ребенка не воспитывать, он станет Маугли, он станет зверем». Я думаю, что нет — не станет ни первым, ни вторым, скорее всего — он выпадет из социума. Его могут посчитать шизофреником, а шизофреники — самые «сладкие» люди, на самом деле. Потому те самые средние люди, у которых все по всем параметрам «хорошо», — они ничего не производят, ни интеллектуального, ни духовного. Они только потребляют. Потому что производят и толкают вперед только люди «с отклонениями».

— Если ты говоришь обо этом настолько откровенно, то как тебе, в таком случае, удастся сделать спектакль «для ребенка»?

— Я хочу сделать все просто и правдиво. Правда всегда проста. Все самое истинное — просто. И в искусстве тоже. Все, что находится «около» — все это ворочается, жужжит, и всегда — вокруг неправды. А правда не требует объяснений. Если то, что происходит на сцене, мне понятно, — это не нужно объяснять, не нужны оценки критиков, ничего не нужно. Тут уже не о чем рассуждать, когда все правдиво, когда все понятно. Когда не правдиво — тогда хоть закопайся, хоть ты тонну земли наверх выкини — не найдешь ты там правды. То же самое и про театр — нет детских спектаклей, нет взрослых спектаклей, нет этого деления, его не может быть. На детские и взрослые спектакли делят только любители, а за ними вторят и все остальные. Ребенка нет. Мы, взрослые, — просто очень испорченные дети. Поэтому если хочешь сделать спектакль для ребенка — делай его идеально. Потому что взрослый — оправдает, взрослый простит, промотает. А ребенок не стесняется, не проматывает. Ребенок — идеальный зритель.

— С такими мыслями и сам рабочий процесс, наверное, нелегко дается. К тому же, если учесть то обстоятельство, что это твоя первая полноценная постановка.

— Если проводить аналогию, то это сродни процессу зачатия. Но только у нас время ограниченное. Мы только познакомились, на танцы пошли, еще только присматриваемся, а уже жениться пора, детей рожать. «Родили? Теперь воспитывайте! Нет, не воспитывайте, помирать уже». Вот так все и происходит. Все просто, как у коров: рождение по плану. А у людей так не бывает. У творческих замыслов — тем более. Спектакль я делаю так, насколько позволяет мое воображение, насколько мои актеры доверяют мне. Все, больше я ничего не хочу. Это нормальный акт творения: свершится, будет продолжаться, потом все исчезнет...